Ермак (1)

НИКОЛАЙ НИКОНОВ
ЕРМАК

НИКОЛАЙ НИКОНОВ
ЕРМАК

СВЕРДЛОВСК
СРЕДНЕ-УРАЛЬСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1973

9 (с 17)
Н 63
Никому не известно до сих пор в точности, кто был человек со странным прозвищем Ермак. Нет даты его рождения. Даже дата гибели указана в разных источниках неодинаково, то есть 1585 год или 1584-й. В летописях и преданиях о Ермаке множество вымысла и фантастических подробностей. Работая над этой книгой, я стремился отбирать то, что кажется более правильным, точным и достоверным.
Автор

Никонов Н. Г.
Н 63 Ермак. Свердловск, Средне-Уральское книжное издательство, 1973.
48 с. с илл.
Книга в серии «Библиотечка юного историка» для внеклассного чтения по истории для ребят среднего школьного возраста, рассказывающая о походах Ермака.
Н 66—075 75—73
М158(03)—73

9(с17)
Н 63
© Средне-Уральское Книжное Издательство, 1973

КАЗАЧИЙ АТАМАН
Степь. Ровно дует горячий южный ветер. Летит он с великих Аравийских пустынь, с песков Сахары, и пахнет горестно древней пылью мертвых городов, верблюжьей шерстью, сухой полынью. Близко осень. Побурела степь. Запеклась под солнцем, истрескалась земля. Белеют по ней горькие солончаки, клонит ветром ковыльные волны. Величава и безотрадна степь в эту пору. Только сглаженные временем холмы-курганы красят ее. Неведомые люди насыпали эти курганы над могилами своих вождей в давно-давние времена, поставили на иных курганах тяжелые статуи — бабы. Не одно тысячелетие глядят эти каменные бабы в степь и много видели конных и пеших. Видели они и табуны диких коней и хищных зверей, которым уж помина нет на этой земле, и кочевые орды, проходившие одна за другой, и полководцев их, имени которых никто не помнит, и орлиные стаи, летевшие по следам кочевников клевать их кости после битв.
Все проходит. Молчит степь. Молчат курганы. Загадочно улыбаются каменные старухи. Дует ветер. Колышет ковыль. А жизнь идет. Вон бродят в посохлом бурьяне большие степные птицы — дрофы, мчится вдали поджарый степной волк, ползет черный жук в поисках верблюжьего помета. Здесь старая караванная дорога из Крымского ханства на реку Волгу, в торговый город Астрахань. Что ни день, то бредут неторопливо высокие верблюды. Тяжело навьючены они полосатыми и белыми тюками с товаром. Скачут всадники — охрана каравана. Едут купцы в полосатых зеленых халатах, в сафьяновых красных сапогах. Хитрые лица купцов прячутся под белыми шелковыми чалмами, бороды покрашены рыжей краской — хной, только у предводителя каравана борода белая. Это аксакал¹. Он знает дорогу. Сотни раз прошел с караванами из Кафы в Астрахань.
Вот и сейчас идет такой караван во главе с белобородым вожатым. Всадники с мечами в руках гонят толпу связанных пленников и пленниц. Всем торгуют купцы на широких базарах в Астрахани, в Кафе², в Бахчисарае² — продают и ковры, и оружие, и пленников из мирных селений. Давно идет караван. Вечереет. Истомились люди. Устали верблюды. Впереди овраг, выглядывают из него зеленые верхушки кустов и деревьев. Там вода. Течет мелкая степная речонка. Туда направляется караван. Остановились верблюды, сошли с коней всадники. Разминают ноги. Вдруг загремели выстрелы. Заржали кони, зашумели кусты, вылетели из оврага на низкорослых крепких конях лихие люди в бараньих шапках, в чекменях и кольчугах. Зазвенели, заблестели сабли. Свист и топот. Рев верблюдов. Пыль и крики. Все смешалось, но недолгой была схватка.
И вот снова идет караван. Презрительно смотрят верблюды, а кругом на конях те бородатые люди в шапках, в руках сабли, через плечо тяжелые ружья, у седла волосяные арканы. Угрюмо бредут связанные купцы в своих шелковых халатах. Теперь купцам сидеть в плену у казаков, ждать выкупа. Казаки рады добыче. Много захвачено золотой парчи³, тугого шелка, узорного оружия, греческих ваз с вином, золотых и серебряных украшений. Счастлив оказался «поход за зипунами»⁴ — так зовут казаки с Дона свои набеги на купцов, на татарские селенья в Приазовье. И во всем хвалят казаки своего атамана — «батьку», как зовут тут все его. Едет батька впереди на высоком гнедом коне-донце с белой пролысиной на морде. Могуч конь, широк в плечах, плосколиц и чернобород атаман. Борода кудрявая, взгляд строг, но не зол, умен и спокоен. На атамане серый казацкий чекмень⁵, простые крепкие сапоги, серая баранья шапка, за поясом — кушаком — турецкий пистолет с черненой серебряной рукоятью, на боку сабля. Вторая сабля приторочена у седла. Любил Ермак — так звали атамана — эту вторую саблю, и не раз спасала она его в лютой сече с татарами-крымчаками, степными ногайцами и турецкими янычарами⁶. С пронзительным визгом налетали они и рубились лихо. Однажды кривой булатный ятаган турка с маху рассек Ермакову саблю, и тогда, увернувшись, выхватил Ермак свой индийский булат. Эта сабля гнулась в кольцо, мерцала, как голубая молния, разрубала все — даже камень.
Доволен был Ермак, довольны и казаки, с добычей идущие в Качалинскую станицу. Но знал Ермак и то, что не любят его станичные богатеи. А теперь еще больше возненавидят после удачного похода. Ехал и думал, что надо бы покинуть эту станицу. Как был, так и остался он тут пришельцем, чужим. Уйти бы на Волгу, на Каму, в родные края, где еще юношей гонял лес на сплаву, был гребцом на струге, бурлаком-«гусаком», идущим в передней лямке. Подростком ушел из родных камских мест, кашеварил в бурлацкой артели, оттуда пришло и прозвище бедовому широкоплечему Ваське Алёнину — Ермак. Ермаком зовут бурлаки артельный широкий котел, ермаком называют и нижний камень в ручных жерновах, на которых мелют грубую муку для артельной каши.
Далеко-далеко прошлое. Почти двадцать лет прошло с тех пор. И многое забылось. А прозвище бурлацкое живет, заменило имя. И еще от детства осталась неспокойная душа — все тянет Ермака куда-то в чужие края, смотреть землю, пробовать силу, искать справедливости и свободы.
Даже и сам он не знал, откуда родом его предки. Ходили слухи, что дед Афанасий был из Суздаля. Отец Тимофей и брат отца Родион пришли на Каму вместе с их матерью. Не отсюда ли прозвище братьев — Аленины? Осели на камской земле, женились. Здесь и вырос у Тимофея Аленина бедовый Васька, атаман и коновод местных ребят.
Ехал Ермак. Вспоминалось детство. Широкая Кама, лесистые зеленые берега. Ласковый песок у воды. Березы. Гнездо сокола, за птенцами которого лазал на высокую береговую скалу. Птенцов за хорошие деньги брали московские люди — сокольники — для царской и княжьей охоты. Такой сокольник приезжал в их слободу под Чусовским городком, и никто не согласился лезть за соколятами на каменные столбы-братья, не полез и сам сокольник, а взялся он, Васька Аленин, и достал, хоть изрезал всю грудь и руки острыми выступами камня, пока взбирался по отвесной стене и спускался вниз. Помнит Ермак и сейчас, как холодела спина, когда оглядывался вниз в синюю глубину, на реку, которая с высоты казалась узкой.
— Смел парень! — похвалил сокольник, принимая двух крапчатых злобно пищавших слетков-кречетов⁷.— Гляди, однако, так и голову потерять недолго.
— Небось,— пробурчал Васька, облизывая раны на руках: так скорей зарастало.
Дал сокольник за птенцов полтину⁸ — по тому времени большие деньги.
Много думалось-вспоминалось, пока ехал степью впереди захваченного каравана. Вспоминал, как бурлачил на Каме. Набирал силу. Сила и сейчас велика — на веревке один перетягивает семерых казаков. Вспомнил, как служил в стрелецком войске. Как бежал от боярина на Волгу в вольные казаки. Как учил рубиться ватажный атаман Сноп. С правой и с левой руки, перебрасывая саблю, рубил Сноп, а всю дружину перебили стрельцы присланного воеводы, ушел один Ермак. Выручила не сила — смелость и хитрость. Притворился раненным тяжело, ночью, когда и стража уснула, подрыл амбар и сбежал. Ушел на Дон. Приписался в казаки. Ходил с ватажками на татар и турок. Добыл славу храброго, сильного, удачливого. Стал атаманом голытьбы — «голутвенных», «незаможных» казаков. И сам остался «незаможным». Ничего не накопил. Добытое в походах раздавал старикам и вдовам. Жил в землянке на берегу Дона. Одевался просто. Был строг и суров. Но люди любили. Уже звали «батькой», а едва перевалило за сорок.
Вот и дымки Качалинской станицы. Народ бежит встречать... Сейчас будут хвалить-величать за победу. Нахмурился Ермак, не любит этого батька.
¹ Аксакал (буквально «белая борода») — почтенный человек.
² Кафа и Бахчисарай — города в Крыму.
³ Парча — узорная ткань.
⁴ Зипун — старинная верхняя одежда.
⁵ Чекмень — одежда казаков в виде короткого плаща.
⁶ Янычары — пешие воины-турки, вооруженные кривыми мечами-ятаганами.
⁷ Кречет — самый крупный и редкий вид сокола.
⁸ Полтина — пятьдесят копеек.
НА ВОЛГЕ-РЕКЕ
С высокого берега видна Волга чуть не на сотню верст. Широка матушка в разлив и во всем подобна Хвалынскому¹ морю, куда несет она свои вольные воды. Бегут цепочки белышей-бурунов, стальной рябью зеленеет глубокий стрежень², хлещет в берег шалая волна. Однако простор Волги страшен лишь для робких — не раз туда и обратно переплывал Волгу Ермак; учил казаков-ватажников не бояться воды. Уже не один год гуляет по Волге Ермакова дружина. От Астрахани до Камы ходит молва. Ушел на Волгу с горстью друзей-казаков — теперь набирается до шести сотен. Топили казаки боярские баржи, освобождали пленных и невольных, помогали холопам бежать на вольный Дон, рубили отряды кочевников, идущие из заволжской степи грабить Русь, брали дань с купеческих караванов. Был Ермак непобедим, легко разбивал мелкие отряды, посланные местными воеводами усмирить казаков. Был он и неуловим. По всему Поволжью и даже в самой Москве рассеялись Ермаковы лазутчики. Узнавали об угрозе. Извещали задолго.
Но сегодня, в весенний теплый день, особенно был задумчив казачий батька. Стоял на дернистом откосе у обрыва над Волгой, снял баранью шапку, ветер с реки студил лоб, шевелил черные, задетые сединой, кудри. Пришла сегодня нелегкая весть. Доставил ее в драной шапке убогий нищий.
Большая тысячная рать идет на Волгу по приказу царя Ивана IV Грозного! Ведет рать стольник³ Иван Мурашкин. Мурашкин скор на расправу, был из лучших царевых опричников. У стрельцов пушки. Велено Мурашкину казаков не щадить. Пытать и вешать. Атаманов схватить. Заковав в железо, доставить в Москву. Особая казнь Ивану Кольцо — первому помощнику Ермака. Ивана Кольцо — удалого чернобородого разбойника знал сам царь Иван Васильевич. Бывал Кольцо и на Дону. Грабил Кольцо на подмосковных дорогах и в лесах, ходил на Каспий и на реку Яик⁴, не жаловал купцов, бояр, и даже царских послов, не один раз чудом бежал уже схваченный и теперь соединился с Ермаком. Пять атаманов-помощников у Ермака: Иван Кольцо, Иван Гроза, Яков Михайлов, Никита Пан и Матвей Мещеряк. Все они и сильны, и храбры; а думать ему, Ермаку,— казакам решать. Куда идти? Даже если разбить Мурашкина — царь пошлет лишь новое войско. Не воевать же с горсткой казаков против великого государства Московского. Да и какой русский станет воевать против самой матери-Руси? Одно дело набеги на купцов, на боярские струги, другое — война с Русью... Уйти на Дон? Донские старейшины и атаманы уже, конечно, получили приказ схватить казаков... Они никогда не жаловали Ермака — только боялись. Сплыть по Волге в Каспий, наняться на службу к персидскому шаху, к турецкому султану? Против кого пошлет султан воевать? Против Руси, против Родины... Куда идти? В степь, в Заволжье? Там кочуют ногайцы⁵. Казаков — пятьсот с небольшим, ногайцев — десятки тысяч. Да и не пойдут казаки от Волги. В Волге их сила, свобода, тут и голову легче сложить. Хороша Волга-матушка, как душа богатырская просторна, никому не подвластна. Какие ветры, какие бури видела, сколько народов и орд топтали ее берега, сколько коней пили ее воду, и вот течет, как текла и тысячи лет назад, и так течь будет. Она — как Русь...

Так думал Ермак, когда глядел на ветреный простор реки. Думал, есть ли еще такая? И сказал вдруг вслух: «Есть!»
А Каму-матушку, родную реку забыл? Немногим уступит Волге. Так же величава и свободна. Вот где искать спасения. Вот куда надо вести казаков.
Вечером повеселевший Ермак сидел с атаманами у костра. Хлебали уху из жирных стерлядей⁶. Ермак говорил:
— Идти надо скоро в понизовье. Слух дать. На Астрахань идем. На Дон... Другим говорить — плывем в Туретчину. Лишнюю рухлядь закопать, спрятать в надежные пещеры. А то и бросить... Пускай стольник царев думает, что след наш топчет. Сами же спустя некоторое время переберемся на левый берег. Лишние струги бросим, пускай плывут. Затаимся, пропустим Мурашкина да берегом, лесами пойдем вверх. На Каму пойдем, детушки. А там видно будет. Выйдем к городу Строгановых — подкрепимся. И двинем тогда далее — за Камень, по Чусовой-реке. Слыхал я, там добра земля — безлюдна и спокойна,— указал на северо-восток...— Текут там иные реки в Обь великую, и есть татарская орда — Сибирь. Собьем орду — свое царство поставим, без холопов, казачье царство...
— Голова ты, батька! — крикнул Иван Кольцо.— Чего удумал! Любо! Так и скажем казакам на кругу⁷.
Хитрый Никита Пан одобрительно подмигивал. Улыбался Яков Михайлов. Спокойно сидел Иван Гроза. Один суровый рябой Мещеряк глядел хмуро. Самый осторожный он был из атаманов, ведал провиантом и казной, ни в чем не спешил — ни в слове, ни в деле. Но Ермак любил его не меньше, чем бойкого, отчаянного Ивана Кольцо. Бывало, Мещеряк в упор высказывал несогласие с Ермаком. И Ермак, редко терпевший, чтоб ему перечили, не один раз соглашался с Мещеряком.
— Что молчишь? — спросил Ермак, откладывая ложку на траву. От серебряной ендовы⁸ с ухой шел вкусный пар.— Что молчишь? Не любо?
— Дай подумать,— пробурчал Мещеряк, прожевывая сухарь, моченный в ухе. Маялся Мещеряк зубной болью, и сейчас, видно, было тяжело ему, очугунело от боли лицо.— Конечно...— заговорил он,— со стольником биться — все одно потом топор да плаха... А чем прокормимся в гиблых тех местах? Есть ли там хлебушко? Казаки не самоеды. Одной рыбой их не прокормишь...
— Кто о чем, а ты о брюхе,— усмехнулся Иван Кольцо.
— А что ж...
— Верно говоришь,— качнул рукой Ермак.— Хлеб — всему голова. Хлеб наперво у Строгановых возьмем. А дальше, осядем в Сибири — сами посеем. Хлеб там должон расти. Хлебосеи и пахари у нас найдутся. Кони есть... А рыбы, зверя, птицы всякой там — неисчерпаемо. В собольи шубы оденем казаков. И Руси новое царство добудем. Ну?
— Веди...— только и сказал Мещеряк.
¹ Старое название Каспия.
² Середина реки, где сильное течение.
³ Стольник — один из высоких придворных чинов.
⁴ Яик — старинное название реки Урал.
⁵ Ногайцы — одно из кочевых племен.
⁶ Стерлядь — мелкая осетровая рыба.
⁷ Круг — совет всех казаков, на котором принималось или отвергалось решение атамана и старшин.
⁸ Ендова — старинная широкая посуда в виде миски.
У КУПЦОВ СТРОГАНОВЫХ
Пустили водой лишние струги. Прочие суда укрыли в притоке Волги. Скрылись в лесах. Только сторожевые следили, когда пройдет Мурашкин с войском. Наконец пришла весть: Мурашкин со стрельцами спустился в Понизовье, идет на Астрахань. Спустя неделю двинулись вверх по Волге левым берегом. Шли и плыли ночами. Купеческих стругов не зорили. Двигались медленно. Уже подступала осень, когда открылась Кама. Исчезли степи. Берегами сплошной лес. Ель, береза, сосна и дуб. Но скоро и дуб исчез. Появились широкие песчаные плесы. Глухая еловая тайга безбрежно синела, отражалась в суровой камской воде. Точно свинец в старой прозелени, высились скалы и каменные пальцы. Летели над Камой пролетные птичьи стаи, торопились в теплые края. Олени переплывали реку, оглядывались на казачьи струги. Редко попадались деревни, бурлацкие артели. Баржи и струги купцов Строгановых везли соль и железо. Ермак строго следил, чтоб не было беглых. Еще когда собрались на Каму, отпустил всех, кто хотел вернуться на Дон. Отошла от войска полусотня казаков. Остальные дали клятву идти за батькой.
Так шли. Уже неделя пути до Чусовского городка у впадения Чусовой в Каму. Миновали Пермь. Холодало. Близилась зима. Затяжные осенние дожди подняли воду. Кама противилась стругам.
На зимовку встали в лесистом острове, недалеко от Чусовских городков. Послали в городок разведчиков. Вернулись они скоро, сообщили: Строгановы тут, и народ о казаках знает, говорят на базаре и в пригородной слободе. Ждут Ермака и боятся Строгановы. Ну, как поднимется работный люд, солевары и кузнецы, оружейники и гребцы с торговых стругов, чернь и голь, ненавидящая купцов? Что тогда будет?
Знал Ермак, что принимают Строгановы пришлых и беглых. Дана им на то царская грамота. Нужны люди в суровом Камском краю — здесь рубеж Русской земли, и часто приходят на этот рубеж то сибирские татары, то остяцкие князьки, то степняки-ногайцы, то просто разбойные люди. В 1558 году получили Строгановы «жалованную» грамоту на владение всей Камой. В 1574 году новая грамота разрешала купцам «строить городки за Уралом (Югорским камнем), на Тоболе-реке, и на Иртыше, на Оби и на других реках».
Немалая нужда была царю и боярам в этой земле. Отсюда везли в Москву и за границы Руси соль, деготь, смолу, а главное — драгоценную сибирскую пушнину. Дороже золота ценились бобры, соболя, куницы и выдры, белые меха песцов и горностаев, разноцветные лисьи шкуры. Бывалые люди говорили, есть на Камне золото и серебро, руды разные и самоцветы.
О Сибирском царстве знали казаки мало. Знали, что правил им хан Кучум, полуслепой старик, жестокий, властный и хитрый. Кучуму платили дань все местные племена. Они же и приводили воинов в Кучумову орду. Столица орды на реке Иртыше называлась по-разному и русскими и татарами. Одни звали ее Сибирь¹, другие — Искер или Кашлык. Никто из казаков не бывал в той стороне, не видал ни Тобола, ни Иртыша. Все надо было узнать у Строгановых, к встрече с ними готовился Ермак с атаманами.
Когда встали лагерем на острове, Ермак, Кольцо и Мещеряк поехали с небольшой охраной в Чусовской городок — Орел.
Ехали быстро. Знакомая была дорога Ермаку. Мало изменилось здесь с тех пор, как ушел Васька Аленин в вольные люди. Так же зеленели кругом бесконечные леса, так же высились впереди почернелые уже стены из вековых лиственниц с шатровыми сторожевыми башенками. Рассыпались по берегу избы слободы, причалы, кузницы, груды кулей с солью, штабеля леса. Выглядывали из-за стен маковки строгановских палат, чешуйчатые главы домашней церкви. Так же бил колокол, как двадцать лет назад. Так же кричали на стенах галки. Ермак остановился. Встали позади атаманы. Смотрели на городок. Что ждало там?
Суровы Строгановы. Чем не цари тут? И палаты свои, и церкви. Сказывают, даже иконы пишут здесь лучшие мастера, каких и в Москве не сыскать. Охранных людей у купцов тоже немало. Со стен смотрят черные жерла пушек. Есть, конечно, в Орле-городке и припасы и зелье огненное². Кто поручится, что не обманут Строгановы? Обещали принять с честью. А могут и слукавить, заковать в цепи, бросить в каменные подвалы, свезти палачам в Московские приказы. Как верить лукавым купцам?
— Может, сюда их вызвать, батька? — сказал осторожный Мещеряк.
Ермак промолчал. За него, играя глазами, задрав бороду, ответил Кольцо.
— Все бы ты за подол прятался, Матвей.
Мещеряк не погневался, лишь взглянул сурово на улыбчивого Кольцо.
— Не то беда, что голову сложишь, а то беда, что не в чистом поле... Слыхал?
— Ладно,— сказал Ермак.— Бог и правда над нами и над Строгановыми есть. Айда! — поскакал к воротам.
Стражники с пищалями в руках были неулыбчивы, но ворота отворили. На валах за тыном заметили казаки пушкарей. В улицах было тесно от народа. То и дело попадались вооруженные на конях и пешие. У обнесенных новыми стенами палат расхаживала стража с ружьями на плечах.
— Берегут себя! — сказал Кольцо.
Ермак и Мещеряк промолчали. Глухо стукали копыта по деревянной мостовой. В палаты стража пропустила только атаманов. Казаки остались на дворе.
На высокой широкой лестнице — суконные красные половики. Дальше — ковры мягкие, бухарские. Стены расписаны лазоревыми цветами, зелеными травами. Рослые слуги отворили двери.
Атаманы ступили в большую горницу. В окнах не слюда — настоящие стекла, даже цветные. Вдоль стен — дубовые лавки, кованые медными скрепами сундуки и поставцы. Тяжелый стол под персидской парчовой скатертью. Узорные занавески. Сияющие золотом и серебром большие образа, на цепочках тяжелые серебряные лампады.
За столом под образами сидели трое. Старец с тощей сизой бородкой, высохший, согнутый болезнью, но глядит едко, зорко, глаза зеленые, умные. Семен Строганов. По правую и по левую руку от старика племянники Никита и Максим. Не молод Максим. Борода в проседи, но сам купец крепок и жилист. Никита — юноша. Глаза ясные, на щеках пушок. Старика знал Ермак, видал еще в малые годы. Тогда боек, подвижен был Семен Строганов, а теперь от прежнего — один взгляд ястребом.
— Добро пожаловать, атаманы,— приподнялся старик. Поднялись и младшие Строгановы.
Гостей усадили за стол. Призвали писаря.
— Не думаете ли на службу вступить, казаки? — прямо начал Максим Строганов, оглядывая атаманов. Хитер был, хоть с виду и прост.
— От службы не отговариваемся. Да только честь какова будет? — усмехнулся Иван Кольцо.— Говори ты, батька...
Ермак молчал.
— Служба — дело не пустое. Да вот одного боимся. Как бы великий государь не пожаловал опалой³,— вмешался Семен Строганов. Говорил долго, извилисто, но понимали казаки, боится Строганов брать их на службу, намекает на прошлое казаков и запугивает потихоньку.
Не понравилось это Ермаку.
— Что ж, мы люди вольные,— сказал он, нахмурясь, подавляя старца тяжелым взглядом. Один Мещеряк выносил такой взгляд Ермака, не опускал глаз.— Сила наша не менее твоей будет. А коли захотим, и померяться можем.— Усмехнулся: — Вы, господа купцы, пообдумайте. Мы не торопимся. Дел спешных нет пока...
Строгановы переглянулись. Засверкал ястребиный глаз старца. Но смирил себя хитрый Семен Аникиевич.
Ермак продолжал:
— А коль на службу не встанем — поговорим о припасе. Дашь припас до весны — городок твой охраним надежно, и стругам твоим и обозам по всей Каме вольготно будет...
— То дело! — сказал Максим Строганов.— Однако есть и другое. Не хотите ли, казаки, за Камень пойти? В Сибирь дорогу торить. Богата Сибирь, и даны нам государем на нее грамоты. Жаль, рук и оружных людей не хватает...
«Ишь, как все сошлось»,— подумал Ермак, но ничем себя не выдал, молчит степенно. А Строганов все говорил про сибирские богатства, наконец умолк.
«Рад бы нас спровадить подальше»,— думал Ермак, разглядывая узор на скатерти. Незаметно мигнул Мещеряку.
— Дорога за Камень неведома,— сказал.— Что за царства? Что за земли? Однако, слышно, лежит там сильная Кучумова орда. Против орды сам царь-государь не властен пока. Но о том подумаем. А пока давай припас — получай охрану.
— Что ж, подумайте, казачки, подумайте,— сказал старик, закивали Максим и Никита. Семен Строганов позвенел в колокольчик.
Вошли слуги в красных рубашках.
— Просим гостей за стол. Закусить с дороги чем бог послал,— пригласил Никита.
Хозяева и гости пошли в столовую палату.

— Ох, хитер старик! — говорил веселый Иван Кольцо, поскакивая на коне, о бок с Ермаком.— Языком так и стелет, глазами жгет, окаянный. В полон бы их всех — чай, велик выкуп взяли бы?
— Говори добро, что сам в железах не сидишь,— усмехнулся Ермак.— С пира едешь, хмельная голова. У кого побывал? У царей Камских! А силы-то у них — поболее нашего будет. Ишь, пушки навострили. Тут играй, да не заигрывайся. Небось, уж давно гонцы в Москву с грамотой скачут. Сейчас Строгановым — время тянуть. Царева указа ждать будут. Он же раньше весны не придет. Мы тем временем харч у них возьмем, дорожки разведаем. А то и посыльных строгановских перехватим. Сами грамоту прочитаем. К весне струги оснастим. А там в Сибирь, с богом... Так-то...
Тем временем у Строгановых шел большой совет. Собрались ближние, родня и верные приказчики. В той же палате до утра оплывали, горели широкие свечи. Решили Строгановы ждать цареву грамоту (Ермак не зря тревожился). Еще неделю назад поскакал гонец в Чердынь сообщить тамошнему воеводе, другой гонец выехал поутру в Москву. Решили с казаками пока ладить. Хлеб и припасы дать. Ермаку и атаманам поднести подарки. Ермаку — оружие в серебре, испанское ружье и коня, атаманам — по коню, сукно на кафтаны. Заслать к казакам своих людей, подбивать идти в Сибирь. Хвалить богатства сибирские. А самим порох держать сухим, пушки наготове, стрельцов к казакам не отпускать, за чернью следить, чтоб не взбунтовалась.
На том и был закончен строгановский совет.
¹ Так назывался вымерший древний народ, населявший эти места до прихода татар.
² Огненное зелье — старое название пороха.
³ Опала — старинное слово. В смысле — наказание, ссылка.

Вход на сайт

Поиск

Календарь

Друзья сайта

Книги об Урале

Ермак (1)